Этот мир — лишь нарыв, что веками плодил королей,
Где их слава — в цепях, в унижении тел и детей.
Где жена — это тряпка, где мать — это тварь без лица,
Где закон — их сапог, что вдавил нас в гниющее дно без конца.

Но она поднялась, как лихой ураган из огня,
С грязью под ногтями, с криком: “Хватит жрать нас до дна!”
Её плевок — это слово, её кулак — новый мир,
А в глазах её — смерть для всех тех, кто её положил.

“Вы, кто строил закон на страхе и крови моих,
Вы, кто жрал наши жизни, считая нас просто ничьих,
Я — ваш хаос, ваш страх, ваша месть, ваш последний глоток,
Я сломаю вас всех, как ломают гнилой потолок!”

Она рвала их миры, как тряпьё, что годами воняет,
И плевала на страх — пусть боятся, пусть рты зашивают.
“Ваше место в грязи, ваше имя — пустой лепет псов,
Вы не люди, вы жалкие тени своих же отцов.”

Её шаг — это суд, её смех — это песня войны,
Где патриархат захлёбывался в слюне их вины.
Она стояла одна — с кровью, с грязью, с огнём на руках,
И сказала: “Теперь я бог. Вы все — только прах.”

В истерике правил, в мании клятв и страхов,
Люди ползут, как черви по крошкам.
Их догмы — гвозди в гниющих ранах,
Их вера — верёвка на грязной ножке.

Они пожирают всё это, как обед богов,
Глотают бездумно, давясь с наслажденьем.
Их молитвы — визг мерзких свинот.
Их свобода — смерть под весом смиренья.

Каждый догмат — цепь, вгрызшаяся в шею,
Каждый страх — как нарыв, сочащийся гноем.
Им не нужно ни небо, ни свет, ни идеи,
Им бы только на брюхе ползти перед строем.

Догма вдавлена в мозг, как грязный сапог,
На горле висит, как петля у висельника.
Им не нужен вопрос, не нужен и слог,
Их правда — помойка, где суть умирает без зрителя.

Свободы? Да брось! Им плевать на неё.
Слишком страшно смотреть, где нет тени стен.
Лучше лужа, где сдохшее тело гниёт,
Чем мир, где свобода разрывает пелен.

Так они и живут, как свиньи в хлеву,
Груз догм сожрал их нутро до пепла.
Человек? Да это лишь скот в говну,
Который в смятении ищет спасенье и свет там.

В кольце уроборос — пустой поток,
Глотает хвост и вновь начинается.
Тщетность бытия — лишь глухой исток,
Что в вечности и смерти растворяется.

Он вечно ест свой хвост, и всё равно
Не видит края, не поймёт пути.
От звёзд до нас, от нас до всех времён
Течёт лишь вечности слепая нить.

Мы видим тень и не видим свет,
Забыты все в этом мире мрак.
Жизнь — как мираж, исчезает в след,
Судьбы не ждёт от света светлый знак.

Мы ищем смысл, но не найдём его,
Он скрыт в кольце, где всё одно и то же.
Уроборос, что снова глотает зло,
Всё повторяет, не зная, где дорога.

Он снова глотает сам себя и в свет
Ведёт по следу пустому, без конца.
В пустой вселенной нет ни горя, ни бед,
Тщетность бытия скрывает вся слеза.
Тщетность бытия — и есть сама жизнь,
Она уходит в никуда, не зная.
Уроборос не может этого лишить,
Он всё повторяет, бесконечно скрывая.

Вновь и вновь глотает он себя,
Без смысла, без надежды и мечты.
Мы в кольце, где всё — лишь пустота,
И в вечности теряем мы следы.

Вжимаюсь в утробу гниющей дыры,
Где вязкий кошмар пожирает без страха,
Вскрывает мне душу до тлена внутри,
И тянет к нирване в болоте и крахе.

Тут гнойная чернь разлагает меня,
Как выблевок жизни, попавший в утробу,
Я — слизь на обшивке бездонного дна,
Гнию без конца, без надежды на пробу.

Все звёзды текут, словно сперма в огонь,
И время струится грязнейшей похмелью,
Здесь тлен обнимает любую любовь,
И каждый мой вздох — это выдох похерью.

Я в чреве мертвящей вселенной гнию,
Падаль — мой запах, а бесы — на страже,
Что значит «жить в ней»? Меня выжгли до тла,
Как шлак людских ритуалов продажных.

Богам мы не дети, мы — грязный аборт,
И в этом аду родилась я два раза.

Я кричу, раздирая свой голос до хрипов,
Мне по венам пульсирует сладостный яд.
Сквозь истерику страсти и цепкие липы
Я готова гореть, как последний разврат.

Пусть вонзаются пальцы в обнажённое тело,
Пусть царапины, вздохи и красный закат —
Разрывай меня всю, до дерьма лицемера,
Чтоб без чувств, без души, без вины и преград.

Пусть рыдает мой разум в грязи и разврате,
Пусть смеются грехи на усталых губах.
Я влезаю на крест за истеричным распятием,
Раз я тут - так несите меня на плечах.

Я — укус в тёмной страсти, я — боль и экзема,
Я — безумие тел, я — голодный восторг.
Вся в хрипах и безумии, без всякой системы,
Буду жить в этом бреде до самых пустот.

Калейдоскоп загорается в бездне,
Краски шипят, обнажая свой яд,
Взрывы и блики, нелепо-безвестны,
Мозг превращают в расплавленный ад.

Мысли ломаются в ритмах истерик,
Тени кружатся, смеются во тьме,
Вязнет реальность в стенаниях химерий,
Мир утопает в безумной игре.

Тело дрожит, словно в вечной истоме,
Сердце захлёбывается в огне.
Вихрь образов, скрипящий на ломе,
Режет остатки сознания мне.

Пусть этот ужас навеки останется
Только в кровавой трясине мечты,
Но я боюсь, что навстречу мне тянется
Эхо безумной большой пустоты.

Сквозь разрывы измученных тел,
Где нутро обнажает свой гной,
Я горела, дрожала, хотела
Чтоб мир вскрикнул последней струной.

Я стекаю в утробный провал,
Где разрывы пульсируют слизью,
Здесь мой дух, словно грязный овал,
Станет тайным пророком эксцизий.

Я рождусь в лоне липких страстей,
Где густое мгновенье рвёт плоть,
Каждый стон будет больше цепей,
Каждый миг — это адова дрожь.

Я — змея, я ползу, я горю,
Рву ткань бытия, словно кожу,
Перерождение — это к утру
Становиться ещё невозможней.

В глубине, где сомненья, как вечный туман,
Где распад — только форма живого пути,
Я искала в отражении потусклый обман,
Не смогла ни смириться, ни дальше идти.

Вековечный разлом между плотью и духом
Разрастался, как бездна, тянув в никуда.
Всё, что было мне верным, вдруг стало вокруг
Лишь бессмысленным эхом чужого суда.

Но на дне тишины, где не видно пути,
Где пространство и время слились в ниоткуда,
Я нашла, что не нужно себя обойти —
Нужно в сердце принять все ошибки и чудо.

Каждый шёпот тревог, каждый вскрик, каждый стон —
Это голос того, кто живёт в глубине.
Тот, кто знал, что финал — это новый закон,
Где свобода пылает, как звезда в вышине.

И, ступая сквозь тьму, где разрушен мой страх,
В апофеозе пламени всех моих слов.
Всё, что было — теперь уместилось в лучах,
Где смирение к правде сильнее оков.

Катарсис не громок, он тих, как рассвет,
Он несёт не победу, а правды привет.
И в безмерности света, что изнутри восстаёт,
Я нашла в самом сердце, что искала весь год.